Хирако/Гриммджо

[Hinighto]

Фэндом:Bleach
Автор: +SweetNightMarE+
Название: До последней капли
Пейринг: Хирако/Гриммджо
Рейтинг: R, ну и пара предложений НЦ-ы
Жанр: ангст, дезфиГ
Предупреждения: Все происходит спустя некоторое время после событий в Уэко. Возможно дальнейшее отклонение от событий, которые в последствии будут описаны в аниме и манге. ООС- по желанию)
Статус: Закончено.
Дисклеймер: Все принадлежит Кубо- сама, отнимать не собираюсь. А вот персов попользовать- осмелюсь).
Саммари: Свобода- превыше всего.
Предупреждения: кровяка +совершенно не вычитанный текст
Дополнения: спасибо Tari-Hikari , которая была со мной и слушала мой бред по аське))))))



Обычные Пустые чувствуют лишь Голод.
Адьюкасам и выше дано чувствовать гораздо больше. В принципе- ничуть не меньше, чем тем же шинигами. Разве что чувство агрессии у них проявлено намного сильнее. Видимо, из-за животных ипостасей.
Однако добиться таких эмоций как ненависть у них, как бы не думали наоборот, довольно сложно.
Для Гриммджо существует три варианта ненависти. Первый- когда пытаются отобрать свободу. Поэтому он тихо ненавидит Айзена. Тихо- потому что кроме инстинктов есть еще и здравый смысл. Ведь открытая ненависть приведет только к одному. К мгновенному прекращению существования. А Джаггерджеку этого не хочется.
Вторая причина- к проявляющим слабость и преклоняющимися перед кем-то. Поэтому он ненавидит Тоусена и большинство других арранкаров. И Улькиорру. Его- почти так же как Канаме, но все же яростнее. Ведь Шиффер не гребаный шинигами, а один из сильнейших Эспада.
Ну, и третья причина. Секста ненавидит тех, кто смотрит на него свысока. Тех, кто думает, что сильнее. По этой причине он ненавидит рыжего мальчишку Куросаки. Ненавидит больше всех остальных, вместе взятых. Ну, по крайней мере, так он думал несколько дней назад.
Теперь Куросаки не один такой избранный. Нет, он даже отошел на второй план.
А спереди остался лишь прищур серых глаз, белая маска и тонкая, чуть сгорбленная фигура.
Разорвать, поглотить своей яростью и мощью- вот чего хочет Гриммджо.
К мыслям примешивается и резкая, почти ощутимая на вкус, злоба на Кватру- пришел, остановил, не дал добить. Как раз тогда, когда эти насмешливые глаза раскрылись в немом удивлении. Когда лезвие Пантеры засветилось голубым пламенем силы в руке, отозвавшись покалыванием в пальцах и зовом в голове, практически резкой, маниакальной жаждой крови противника, рефлекторным движением для высвобождения…
Секста рычит и накидывается на никчемных фрассьонов- новых, бестолковых, слабых арранкар,- вымещая свою злобу и неудовлетворенное желание порвать на части, захлебываясь смехом от приятного чувства еще теплой крови, стекающей тонкими дорожками по рукам. Истерически хохоча от вида проломленных грудин и торчащих белых ребер, скользкого от липкой, сладко пахнущей влаги пола, от криков и ужаса в глазах мелких ублюдков, он рвет, терзает, раскидывает ошметки плоти по комнате.
Пусть не ЕГО, пусть их. Даже при условии, что они не сопротивляются. Даже при том, что все сейчас происходящее лишь приглушит неутолимую жажду драки, не даст сорваться на ком-нибудь более сильном.
Джаггерджек заканчивает с мелочью, стоит, рвано дыша, посреди устроенной им кровавой свалки и обломков масок, сжимает и разжимает сильные пальцы, расслабляясь. Выходит из комнаты и хватает какого-то нумероса, закидывает внутрь- пусть уберет там все. Идет по коридору. Как есть, в красных разводах на коже и одежде. С остатками так и не высвобожденной до конца злобы.
Собрание Эспады заставляет его быстро принять душ и переодеться. Нервозность сквозит в каждом движении, хочется убить любого, кто хотя бы косо посмотрит. Джаггерджек сидится на свое место, постукивая пальцами по столу от нетерпения, и лишь приход Айзена заставляет его принять хотя бы видимость спокойствия. Которая почти тут же слетает, вся без остатка- словно маска с Ичиго в их последнем бою.
Кстати об Ичиго. Ведь дело сейчас именно в нем. В его появлении на территории Уэко.
Гриммджо плевать на все. Он встает из-за стола и идет к выходу. И даже позволяет себе маленькую ложь. «Ради Айзена- самы, я иду уничтожить их!».
Однако ему не дают. Поток рейацу пригибает к полу и заставляет упасть на колени. На колени- на глазах у всех.
Пантеру снова заставили стать жалким драным котом. Непростительно. Это добавляет новую каплю к пышущей внутри ненависти.
И лишь представится случай…
Случай представляется. Секста в предвкушении битвы. Он удивительно легко, пусть и на время, справляется с Улькиоррой- жажда сразиться с Куросаки дает силы.
И наконец… Да, наконец он может это сделать. Несколько слов, пальцы по лезвию- и бесконечная свобода. И сильное тело, послушное каждому желанию- гибкое, стремительное. И драка. И снова этот взгляд…Снисходительный… Снис-хо-ди-тель-ный…Снисходительный, чтоб его!
Два ненавистных образа сливаются в один, который так хочется стереть, разбить, выпить всю кровь, вонзив зубы и когти как можно глубже в теплую плоть.
Наверное, именно эта, слишком уж застилающая мысли, ярость и приводит к поражению. Но пантера не может смириться с таким исходом. Гриммджо встает, наплевав на раны, и идет. По сыпучему песку, вперед, с трудом переставляя лапы. Доходит до цели, как будто не замечая того, что броня ресурекшиона слетает, поблескивающей россыпью силы уходя под купол.
Он опять видит эти глаза. Смотрящие на него. Кидается к ним, в слабой –да, он сам чувствует, что она ничего не принесет- атаке. Чтобы быть остановленным одной лишь рукой. И снова встретить, уже так близко, полный жалости взгляд, снова почуять дикую ярость, которой так и не суждено сегодня будет вырваться на свободу.
А дальше лишь боль- яркая, резкая, сильная до невозможности. Наглый голос Квинты, несущаяся на него Санта Тереза. Ожидание смерти и невозможность что-то исправить. Звук стали о сталь, взвившаяся перед глазами черная ткань. И новая злоба. За то, что уводят добычу. За то, что добыча спасает охотника. Дурак. Мелкий рыжий недоносок. Беги… Беги…



Темнота, подобно плащу Ичиго, накрывает сознание арранкара.



Все что помнит Гриммджо из редких промежутков между беспамятством и болью- острую пронизывающую вспышку в правой руке, скрипучий смех, чьи-то теплые пальцы, мягкий женский голос и, наконец, несколько мужских- громко спорящих о чем-то. Знакомых, но Секста не может сообразить, кому именно они принадлежат. А потом- снова темнота.



Очнуться арранкара заставляет довольно ощутимый пинок под ребра. Рывком распахнув глаза и вскочив на ноги, Гриммджо принимает защитную стойку и шарит по бедру в поисках катаны. Пальцы нащупывают лишь пустоту и совершенно новую на ощупь ткань. Окидывая взглядом окружающее пространство, состоящее из песочного цвета скал, Джаггерджек натыкается на какую-то мелкую девку с торчащим из-под губы клыком.
-Нефиг тут валяться, придурок,- цедит она и брезгливо сплевывает в сторону, потряхивая обутой в сандалю ногой.
-С-с-с-сука,- тянет Секста, сжимая руки в кулаки,- какого хрена?
Девчонка презрительно ухмыляется и мгновенно оказывается рядом с арранкаром, сдергивая сандалю и замахиваясь ею. Но реакция у Джаггерджека отменная- он мигом перехватывает руку и уходит в строну, добавляя импульс движению девки и не давая той сменить траекторию. Правда задерживает это ее не надолго. Секунда- и она вновь летит на арранкара, выставив вперед ноги. Тихо зарычав, Секста во второй раз уворачивается, резко сдвинувшись в сторону, и получает нехилый удар в бок- малявка как-то умудряется извернуться в полете. Удар окончательно выводит арранкара из себя- он, сверкнув глазами, вытягивает руку, концентрируя в ладони рейацу для серо. Однако ничего не происходит. Ошарашено глядя на собственную кисть, Секста неосмотрительно забывает о противнице. Через мгновение мощный удар по голове гасит сознание и заставляет Гриммджоу принять горизонтальное положение.



Следующее пробуждение оказывается не многим лучше. В голове что-то тяжело бухает, а откуда-то сбоку слышны громкие голоса- скрипучий девчоночий и сердитый, но все же довольно мягкий, мужской. А затем над Гриммджоу кто-то склоняется. Секста поднимает веки и натыкается на взгляд карих глаз, внимательно смотрящих из-под рыжей челки.
-Куросаки! – рычит Джаггерджек, пытаясь подняться, однако шинигами легко прижимает его обратно к земле, выпустив волну духовной силы.
-Научился контролировать рейацу, ублюдок!- арранкар гневно шипит, чувствуя, как по щеке стекает капелька пота. Куросаки же лишь смотрит на него, как обычно, со своей вечной искрой сострадания в темном янтаре глаз.
-Может, заберешь его с собой? – над плечом шинигами появляется давешняя девка, бросает презрительный взгляд на лежащего Сексту.
-Нет, Хийори.- раздается с другой стороны негромкий флегматичный голос. Джаггерджек поворачивает голову и скользит взглядом по фигуре нового появившегося… человека? Шинигами? Или еще кого-то – после Куросаки Секста уже не так уверен в привычной классификации. Арранкар долго разглядывает замшевые ботинки, смещает взгляд, поднимая его по тонким длинным ногам, ненадолго останавливается, узнавая эту сгорбленную фигуру, чувствуя привычное, медленно нарастающее в глубине души желание драки.
-Ты!- хрипит он, извиваясь под все еще давящей сверху силой,- Что за нахер?!
Взгляд, наконец, доходит до узкого подбородка, непропорционально большого рта, неприятно напомнившего формой Квинту, и отыскивает серые глаза, кажущиеся почти черными под тенью от идеально ровной золотой челки.
Они смотрят с некоторым интересом, изучающее и немного настороженно. «Это намного лучше, чем высокомерие» - решает Гриммджо. Однако гораздо важнее совсем другое…
-Что вы со мной сделали, ублюдки?- кажется, еще секунда, и Секста голыми руками придушит всех вокруг. Ситуацию спасает Куросаки. Сбиваясь и прыгая с мысли на мысль, он поясняет арранкару, что некий «Шибанутый тайчо 12го отряда» запечатал его рейацу с помощью какой-то «им изобретенной фиговины», вживленной в тело, а точнее- в правую руку Гриммджо. Шинигами даже наклоняется, чтобы указать на новый шрам, почти незаметной нитью пересекающий запястье- поверх линий темных вен.
Джаггерджек усмехается и тут же подносит руку ко рту, вздергивая верхнюю губу, обнажившую ряд белоснежных зубов, в маниакальной улыбке. Однако воплотить задуманное в жизнь ему так и не дают- тонкие пальцы ложатся на напряженное запястье, закрывая собой цель арранкара. Куросаки качает головой, серьезно глядя на Сексту.
-Ее нельзя так просто вынуть без повреждения вен. Ты умрешь от потери крови.
Нет, подыхать без боя Джаггерджеку пока не хочется. С сожалением отказавшись от такой простой, на первый взгляд, идеи, Гриммджо рывком выдергивает руку и сжимает кулаки.
Оглядев себя, арранкар презрительно сплевывает. Непривычная одежда не дает свободы движений, сидит слишком плотно.
- И что теперь? – синие глаза, нагло смотря на Куросаки и второго, худого, выражают только гнев и возмущение.
-Ну… Ты теперь будешь жить здесь!- уверенно уведомляет рыжий шинигами и поворачивается к выходу, – Постарайся вести себя как следует.
Кивнув напоследок всем присутствующим, Куросаки уходит в шунпо и скрывается из глаз, оставляя Гриммджо наедине с двумя его потенциальными противниками…



Со временем арранкар привыкает к своим новым знакомым и, в общем-то, к нему относятся вполне сносно: кормят, рассказывают о мире живых. Хирако Шинджи - так зовут зубастого не-шинигами и, как уже для себя решил Гриммджо, его будущего противника – даже поясняет, кто они все такие. Хийори- та девчонка с клыком- частенько наезжает на Джаггерджека, однако дело обычно заканчивается словесными баталиями. Зеленоволосая Маширо постоянно несет всякий бред, до тех пор пока ее не затыкает Кенсей- всегда настороженный при общении с Гриммджо и очень сильный, судя по ощущениям арранкара, вэйзард. Остальные вообще почти не обращают внимания на чужака, только по необходимости общаясь с ним. «Вэйзарды- арранкары наоборот» не особенно долго раздумывая, определяет Секста. Нахождение среди всех них вполне устраивает Джаггерджека. Кроме одного, очень весомого «но»: сила у арранкара отсутствует, и снимать ограничитель никто не собирается. Так что, как ни крути, зверь остается запертым в клетку.

Периодически заходит Куросаки и, бросая странные напряженные взгляды, интересуется, как его дела. Иногда Сексте хочется рассказать хотя бы ему о терзающем его бессилии, медленно, но верно преходящем в отчаяние. Хочется, но он никогда не позволит себе сделать этого. Пусть Гриммджо и тяжело, признаться в этом- значит смириться, а такого не произойдет до тех пор, пока смерть не подкрадется вплотную, хватая клыкастой челюстью за глотку. Да и то Джаггерджек будет бороться до самой последней капли крови.

Каждый день только усугубляет раздражение, разъедающее душу арранкара. . Держаться в спокойном состоянии невероятно сложно. Секста становится все мрачнее и раздражительнее. Он грубит и огрызается, со всеми спорит и порывается набить кому-нибудь морду. Но бить некому. То есть мишеней вокруг много, но любой из них достаточно будет просто выпустить- чуть-чуть - порцию духовной силы, которая пришибет к земле тяжелым монолитом, чтобы поставить арранкара на место.
У Гриммджо складывается впечатление, что только Шинджи и понимает его состояние, осознает, как трудно привыкшему к дракам и проявлению хищнических инстинктов арранкару приходится в этом мире. По-крайней мере, в серых глазах читается некоторая доля сочувствия. А для самого Сексты ограничение рейацу является медленной, изматывающей, издевательски-подлой пыткой. Даже нередкие перепалки с Хийори не дают больше никакой разрядки. Арранкар осознает, что начинает терять терпение. Ему уже до лампочки на все предостережения. На то, что у него в любом случае нет шансов выжить, если он сделает все, о чем давно ему нашептывает сознание.
В конце концов, Джаггерджек решается. Дождавшись ночи, он пружинисто соскакивает с футона и, крадучись, выскальзывает из комнаты, незаметным силуэтом мелькнув мимо спящих вэйзардов.
Секста выходит из помещения и долго смотрит на усыпанное звездами небо, а затем подходит к окружающему территорию вэйзардов барьеру – он совсем слабый, но выйти за него арранкар не может… пока не может. Гриммджо вскидывает руку, задирает рукав, примериваясь к сплетению вен и глубоко взгрызается в запястье, игнорируя жгучую боль и хлынувшую в рот соленую густоту крови. Он стискивает зубы жестче, загоняя их все глубже и глубже, выкусывая противно пульсирующую штуку внутри и, наконец, отрывается от собственной плоти, тут же сплевывая на асфальт вытащенный ограничитель. Вытирает натекшую на подбородок кровь, резким поворотом головы скользнув им по своему плечу.
А в это время сила… О, она так пьянит, протекая по всему телу мягкой дрожью, возвращая уверенность в себе! Джаггерджек осторожно прижимает себе погрызенную руку, попутно направив слабую волну рейацу в здоровую, легкой пульсацией разрушая кусочек тонкого барьера, и бежит. Бежит как можно дальше, иногда уходя в сонидо, до тех пор, пока не оказывается на приличном расстоянии. А потом замечает, что идти стало труднее и что рубашка на груди липнет к телу. Посмотрев на до сих пор сильно кровоточащую кисть, Гриммджо отрывает рукав и наспех заматывает полосу ткани поверх раны, но она почти мгновенно пропитывается алой жидкостью. Арранкар цыкает и в несколько прыжков оказывается на крыше ближайшего дома.
Голова потихоньку тяжелеет, мысли путаются. Накатывает легкая тошнота.
Автоматически шаря по бедру в поисках Пантеры, Джаггерджек сужает глаза, разочарованно вздохнув, и, сделав пару неуверенных шагов назад, оседает на холодную крышу; срывает дрожащими пальцами совершенно бесполезную повязку, откидывая ее в сторону и позволяя крови течь свободно. Даже при наличии рейацу, без высвобождения повреждений не убрать.
«Ну вот и отлично»- хмыкает про себя Секста и пронзительно смеется, все равно довольный вновь обретенной свободой, гордый и не сломленный. Умирать кажется даже приятным делом, но осознать, что ты вырвался из клетки ради такого конца немного печально - самую малость, где-то там, на границе между полным освобождением и черной дырой неизвестности, маячит полупрозрачной тенью сожаление. Гриммджо внимательно следит за вытекающей из вен жизнью, которая гранатовыми каплями впитывается в грязь и пепел чьих-то сигарет, небольшими островками рассыпанный по близлежащему пространству крыши.
Сексте холодно, дыхание дается все труднее и труднее, а держать веки открытыми практически невозможно. Сквозь обволакивающую слабость он поворачивает голову к небу, чтобы насладиться привычным видом лунного диска, ярким пятном выделяющегося на смоляно-черном небосводе. Сконцентрировавшись на ней, наплевав на собирающуюся перед газами муть, он смотрит, смотрит наверх. Губы кривит дикая улыбка, глаза закрываются и Гриммджоу уходит в тень облегчающего забвения.
***
«Я не умер.» Эта мысль первой сформировывается в гудящей голове арранкара.
«Какого черта я не умер?»- уточняется она мгновение спустя.
-Не умер, но можешь,- словно читая его мысли, произносят сбоку.
Джаггерджек приоткрывает глаза, поведя расфокусированным взглядом по сторонам. Его посещает странное чувство дежавю, когда он видит светлую замшу и ломкие линии тощего тела.
Секста тяжело вдыхает предрассветный воздух и в этом простом действии сквозит абсолютная усталость.
-Опять в клетку?- издевательски тянет арранкар, - Сначала- пустотой, потом- Айзеном, теперь- вами?
Шинджи встает и неспешно подходит к лежащему Гриммджо, склоняется, беря уже замотанную новыми, чистыми бинтами руку в свою.
-Не силен я в лечебных техниках,- словно не слыша вышесказанного, информирует вэйзард и щурит глаза, вглядываясь в бледное лицо Джаггерджека.
Гриммджо, напрягшись, пытается привстать. Стиснув зубы, он преодолевает сопротивление совершенно непослушного тела. Хирако хмыкает и тянет на себя пошатывающегося арранкара, помогая подняться на ноги более уверенно. Однако Секста все равно спотыкается и падает прямо в кольцо рук вэйзарда. На то, чтобы отшатнуться, у него просто нет сил. И, что самое мерзкое, рейацу как будто кто-то высосал.
-Кровь.- опять проявляет чудеса прозорливости Шинджи и зачем-то прижимает к себе тяжелое тело,- Вместе с ней ушла и рейацу. И восстановится она не скоро.
Гриммджо морщится, не желая признать очевидное.
-Все равно все осталось как было.- мягко произносит вэйзард и ловит взгляд чуть прояснившихся ультрамариновых глаз.
-И ты доволен?- язвит Джаггерджек, начав дрожать от поднявшегося легкого ветра.
-Нет.- спокойно опровергает Хирако и вдруг прижимается губами к подрагивающим губам арранкара. Ото рта до кончиков пальцев проходит резкий поток силы, врывающий из полудремного состояния. Секста рефлекторно отзывается на поцелуй, пытаясь взять больше, но ему не дают- Шинджи отстраняется, оценивающе смотрит на Гриммджо, который, благодаря только что произошедшему, теперь вполне может стоять самостоятельно. Отходит, и, ничего не объясняя, начинает раздеваться.
-Знаешь этот способ?- спрашивает, наконец, он.
-Конечно.- Секста кажется чуть удивленным. – Только какая тебе от этого выгода?
Вэйзард вновь оказывается рядом, чуть склоняет голову, на пару секунд скрыв глаза за челкой и, проигнорировав вопрос, подается вперед, снова впиваясь в сухие губы, осторожно придерживая синеволосую голову. Джаггерджек хмыкает сквозь поцелуй и левой рукой стягивает с себя рубашку, а затем расстегивает джинсы, одновременно пытаясь уложить вэйзарда на кучу одежды, однако сам каким-то образом оказывается на ней.
-Не путай роли.- коротко поясняет Хирако и быстро лишает Гриммджо мешающих джинс- арранкар лишь успевает заметить, как они темной массой ложатся неподалеку. А затем его вновь целуют- довольно грубо, прикусывая нижнюю губу. Прохладные пальцы скользят по мышцам живота, переходят на бедра и почти сразу же оказываются между ягодиц, надавливая. Секста не возражает, даже наоборот раздвигает ноги, позволяя вэйзарду продолжать. Подготовка не занимает много времени, уже через минуту Хирако медленно проникает в него- как есть, без смазки. И это правильно- такая боль тоже дает силу. Джаггерджек шипит, скрещивая лодыжки за худой поясницей, прекрасно осознавая необходимость процесса. А когда Шинджи входит до конца и начинает ритмично двигаться, начинается ожидаемая реакция- рейацу уплотняется и тугими кольцами вьется вокруг сплетенных тел, перетекая в содержащее наименьшее количество духовной силы.
Удивительное ощущение энергии, идущей отовсюду - как образно, так и буквально- захватывает арранкара. Замкнутый контур, вереница искр и пьянящей силы. Ничего личного или чувственного- просто способ вернуть затраченное.
И Гриммджо использует этот шанс по полной - тянет, тянет на себя послушно гнущиеся потоки рейацу, выпивая все, до самой мельчайшей капли.
Однако на самом финише что-то происходит, ломая ощущение аккумулирования – будто сталкиваются, снова расходясь, две одинаковые волны; и Секста испускает горловой рык, отразившийся и повторившийся таким же, но сорвавшимся с губ напротив.
Арранкар и вэйзард словно оказываются посреди бурлящего океана. В головах рождаются и гаснут образы-видения. Пантера и гепард – именно, тонкий и быстрый, умный и расчетливый, такой, как и сам Шинджи – купаются в хлесткой воде, кружась в быстром танце.
Дикое напряжение лопается со звоном, отдающимся в ушах, и отпускает в единовременном оргазме.
Руки, уже совсем не кажущиеся тощими - скорее, просто длинные и изящные - с силой сжимают плечи Гриммджо, а затем перекладывают оглушенного переизбытком рейацу Сексту на его же одежду, попутным движением стряхнув с живота белые капли.
Хирако еще некоторое время скользит взглядом по лицу отключившегося арранкара, заодно приходя в себя после недавнего, а затем неспешно одевается. Нахлобучив на голову кепку, он пару мгновений постукивает кончиками бледных пальцев по козырьку, задумчиво глядя на небо, а после кладет что-то рядом с Джаггерджеком, накрывает его бесчувственное тело собственным плащом и раздвигает губы в тонкой усмешке.
-Ну надо же, как вышло… - говорит в пустоту вэйзард,- Главное теперь пережить встречу с Куросаки….


Гриммджо уже надоело вот так приходить в себя- с головной болью и неясным ощущением нереальности происходящего. Однако…
Секста не двигается еще пару минут, прислушиваясь к собственным ощущениям. Рука немного покалывает, но дискомфорта это практически не вызывает. Рейацу как будто бы никогда не и покидала этого тела- спокойно течет без каких-либо сбоев. Арранкар осторожно садится, с недоумением глядя на съехавший на его ноги серый плащ, а затем оглядывается по сторонам, почти сразу же наткнувшись на аккуратно сложенную рядом с ним белую форму. Поверх нее, сверкая огненными отражениями восходящего солнца на серебряной стали, лежит катана с синей оплеткой эфеса и изогнутой гардой.