05.11.2008 в 03:24
Пишет Eishi:челлендж шинигами/арранкар
Название: Пойманный
Автор: Eishi
Рейтинг: PG
Пейринг: Гин/Гриммджо
Дисклеймер: все не мое, я только играюсь
Примечание: фик написан на челлендж от NoFace
читать дальшеУ Гриммджо гладкая, упругая кожа. Гин успевает скользнуть по его шее сухими пальцами, уходя в сторону, чтобы избежать прямого удара, и в следующий миг оказывается уже за спиной арранкара.
Гриммджо молниеносно разворачивается, но этого как всегда недостаточно. Гина не поймать одной лишь силой и ловкостью, увы. Нужно что-то еще; что-то, о чем Гриммджо не знает и даже не задумывается, если уж на то пошло. Его мир поделен пополам – на сильных и слабаков, и потому его так просто спровоцировать, голословно причислив к последним.
Гину нравится толкать Гриммджо к тонкой грани между яростью и безумием, наблюдать, как тот, балансируя, с избытком черпает и того, и другого, смешивает в дикий, бурлящий коктейль и выплескивает его весь без остатка. Гин не прочь разок глотнуть этой смеси. Почувствовать, как она, обжигая, катится по горлу и гонит по телу волну жара.
О, да, он совсем не против.
И все же… Какая тонкая игра и какое быстрое поражение. Чего-чего, а этого Гин от себя не ждал. И ведь даже свалить все не на кого: интерес – штука особая, он возникает и исчезает сам по себе, ему нельзя приказать или сманить на свою сторону. И это чертовски досадно.
Потому что Гриммджо победил, так ни разу и не достав противника в драке.
Потому что единственное, чему Гин не может сопротивляться, это такой вот интерес к жертве.
Это его слабость, он знает. Тонкая марионеточная ниточка, едва заметно выбившаяся из-под балахона кукловода. Гину просто везет, что пока еще не нашелся человек, сумевший ее разглядеть, а иначе прощай, темное уютное закулисье, и здравствуй, театральные подмостки в обличающем свете софитов. Если Гин и молился когда-нибудь, то лишь о том, чтобы никогда такого человека не встретить.
Он делает быстрый шаг навстречу Гриммджо и, схватив его за локоть, дергает на себя. Кожа у того горячая, как нагретые солнцем крыши Сейретей. Гину кажется, что этот жар течет по его пальцам, лижет ладонь, ползет по запястью. Гриммджо рычит – низкий, рокочущий в глотке яростный звук, от которого мороз по спине, но Гин лишь крепче сжимает чужую руку, не собираясь отпускать.
У кукловодов цепкие пальцы, Гриммджо, разве ты не знал?
- Катись к черту!
Маска Пустого щелкает клыками в опасной близости от шеи Гина.
С бунтующей марионеткой всегда интереснее, чем с прочими: она рычит на хозяина со сцены, кидает злобные взгляды во тьму, откуда тянутся проклятые нити, рвется туда, как одержимая. Ну разве не прелесть?
Очередной рывок в надежде освободиться все только усложняет: резко отпуская локоть Гриммджо, Гин толкает его в грудь, заставляя машинально взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие, а затем вновь оказывается рядом.
Протянуть руку помощи падающему? О, конечно, с удовольствием. Скажем, схватить ее и заломить за спину, пока Гриммджо не в состоянии сопротивляться. Пускай он не может уследить за движениями Гина, но вот оценить результат вполне способен. И следует признать, что прокатившийся по коридорам рык загнанного в западню зверя стоил того, чтобы потратить на Гриммджо столько времени.
- А в сонидо тебе бы надо еще попрактиковаться, - улыбается Гин.
- Какого?!...
Гриммджо пытается вывернуться и тут же яростно шипит: с заломленной рукой особо не дернешься – каждое движение отдается в плече такой болью, будто под лопатку вогнали раскаленный металлический прут. Другой бы выл на его месте – Гриммджо только шипит. Зато как! Столько бешенства и ненависти не в каждом рыке услышишь.
- Ну как же? А вдруг противник вот так тебя скрутит? Мало ли что потом с тобой можно сделать в таком положении, - шепот Гина пробирается внутрь, заползает под кожу сотней стальных игл, парализует.
Гриммджо делает рывок вперед, неосознанно пытаясь уйти от прикосновений, от губ, едва не касающихся его уха, и застывает почти сразу с раскрытым в немом крике ртом. Упрямый. Рванись еще чуть сильней, и точно вывихнул бы себе руку. Никакого инстинкта самосохранения.
Гриммджо не признает хозяев и поражений. Коты, как известно, гуляют сами по себе.
Гин обреченно качает головой. Какой толк портить себе развлечение лишней кровью? Сломанные марионетки его не привлекают. Он ослабляет захват ровно настолько, чтобы Гриммджо оценил не столько его внезапное милосердие, сколько то, что при всем этом ни малейшего шанса освободиться у него все равно нет.
- Человеческое тело – вещь довольно хрупкая, особенно, если знаешь, куда надавить, - любезно сообщает Гин ему на ухо. - Так что советую тебе быть с ним поосторожней.
- Я в твоих советах не нуждаюсь.
Гин смеется – неприятным, царапающим слух смехом.
- Сколько раз я это слышал.
Прежде, чем Гриммджо понимает, что заломленная за спину рука свободна, он уже на полу – прижат склонившимся над ним Гином.
Пришпилен, как попавшийся мотылек.
Холод лезвия Шинсо, воткнутой в каменные плиты сквозь его дыру Пустого, парализует ничуть не хуже вкрадчивого шепота ее хозяина:
- Может быть, теперь ты меня, наконец, выслушаешь?
Ладонь Гина опускается на бедро Гриммджо – тот слабо дергается, но на большее он сейчас не способен. Его пустота распята чужим занпакто. С таким же успехом Гин мог бы воткнуть Шинсо ему в горло. И он это, конечно, знает.
Скотина.
- Расскажешь мне что-нибудь новенькое про нашу главную головную боль? - усевшись Гриммджо на бедра, интересуется Гин будничным тоном. - Ну-ну, зачем же делать такое лицо? Я о Куросаки, конечно, о ком же еще? И да, я в курсе, что ты пинком под зад отправил к нему домой того Пустого. Соскучился?
Гину не нужен ответ, потому что смотреть на оскал Гриммджо уже само по себе удовольствие. В двойном объеме, кстати говоря, – осколок маски дает возможность оценить ту же мимику в более хищном варианте. Все-таки из всех арранкаров только Гриммджо – даже при всем его внешнем сходстве с человеком, почти идеальном, по мнению Гина, – в сущности, остался тем же зверем. Тело новое, а привычки – старые, кошачьи. Опасные такие привычки, особенно, чуть что, сразу выпускать когти.
Или драть в доме мебель.
Или рваться по весне якобы начистить кое-кому морду. А в мире живых сейчас, между прочим, март. Что взять с кошака?
- Ха! Докажи, - нагло бросает Гриммджо.
- О, да мы умнеем день ото дня, - насмешливо тянет Гин. Его ладонь медленно поднимается выше по бедру арранкара, пальцы едва касаются кожи. Гриммджо пытается втянуть живот, чтобы избежать прикосновений, но, разумеется, безрезультатно. - От бедняги уже и пепла не осталось, так что, полагаю, спросить у него не выйдет.
- Тогда отвали.
Гриммджо приподнимается на локтях – тяжело, будто сталкивая с себя придавившую его каменную глыбу. Гин чувствует, как ярится его ненависть – густая, бурлящая; как просачивается сквозь горячую кожу, как липнет к лежащей на животе Гриммджо ладони.
Она - единственное, что может заменить Гину жар солнца в холодных песках Уэко. И добровольно отдать это какому-то рыжему выскочке? Вот еще. Гин не делит своих марионеток ни с кем, и им следует об этом знать. От посланного Гриммджо в мир живых Пустого и впрямь уже не осталось даже пепла, но виной тому отнюдь не Куросаки.
Гин резко наклоняется вперед, прижимаясь лбом ко лбу Гриммджо.
- Забудь о нем, - Слова тягучие, как сладкий яд – Гин не считает нужным смягчать предупреждающие нотки. - С Куросаки разберутся без тебя.
Он держит затылок Гриммджо в паучьей хватке. Не отстраниться, не сбежать.
- А ты останешься здесь. И я уж найду, чем нам заняться, поверь. Времени у нас предостаточно.
Гриммджо хочет одного – свернуть мерзавцу шею, но все, что он может, это лишь давиться собственным яростным рыком, когда Гин проводит языком по сомкнутым клыкам на осколке его маски.
URL записиНазвание: Пойманный
Автор: Eishi
Рейтинг: PG
Пейринг: Гин/Гриммджо
Дисклеймер: все не мое, я только играюсь
Примечание: фик написан на челлендж от NoFace
читать дальшеУ Гриммджо гладкая, упругая кожа. Гин успевает скользнуть по его шее сухими пальцами, уходя в сторону, чтобы избежать прямого удара, и в следующий миг оказывается уже за спиной арранкара.
Гриммджо молниеносно разворачивается, но этого как всегда недостаточно. Гина не поймать одной лишь силой и ловкостью, увы. Нужно что-то еще; что-то, о чем Гриммджо не знает и даже не задумывается, если уж на то пошло. Его мир поделен пополам – на сильных и слабаков, и потому его так просто спровоцировать, голословно причислив к последним.
Гину нравится толкать Гриммджо к тонкой грани между яростью и безумием, наблюдать, как тот, балансируя, с избытком черпает и того, и другого, смешивает в дикий, бурлящий коктейль и выплескивает его весь без остатка. Гин не прочь разок глотнуть этой смеси. Почувствовать, как она, обжигая, катится по горлу и гонит по телу волну жара.
О, да, он совсем не против.
И все же… Какая тонкая игра и какое быстрое поражение. Чего-чего, а этого Гин от себя не ждал. И ведь даже свалить все не на кого: интерес – штука особая, он возникает и исчезает сам по себе, ему нельзя приказать или сманить на свою сторону. И это чертовски досадно.
Потому что Гриммджо победил, так ни разу и не достав противника в драке.
Потому что единственное, чему Гин не может сопротивляться, это такой вот интерес к жертве.
Это его слабость, он знает. Тонкая марионеточная ниточка, едва заметно выбившаяся из-под балахона кукловода. Гину просто везет, что пока еще не нашелся человек, сумевший ее разглядеть, а иначе прощай, темное уютное закулисье, и здравствуй, театральные подмостки в обличающем свете софитов. Если Гин и молился когда-нибудь, то лишь о том, чтобы никогда такого человека не встретить.
Он делает быстрый шаг навстречу Гриммджо и, схватив его за локоть, дергает на себя. Кожа у того горячая, как нагретые солнцем крыши Сейретей. Гину кажется, что этот жар течет по его пальцам, лижет ладонь, ползет по запястью. Гриммджо рычит – низкий, рокочущий в глотке яростный звук, от которого мороз по спине, но Гин лишь крепче сжимает чужую руку, не собираясь отпускать.
У кукловодов цепкие пальцы, Гриммджо, разве ты не знал?
- Катись к черту!
Маска Пустого щелкает клыками в опасной близости от шеи Гина.
С бунтующей марионеткой всегда интереснее, чем с прочими: она рычит на хозяина со сцены, кидает злобные взгляды во тьму, откуда тянутся проклятые нити, рвется туда, как одержимая. Ну разве не прелесть?
Очередной рывок в надежде освободиться все только усложняет: резко отпуская локоть Гриммджо, Гин толкает его в грудь, заставляя машинально взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие, а затем вновь оказывается рядом.
Протянуть руку помощи падающему? О, конечно, с удовольствием. Скажем, схватить ее и заломить за спину, пока Гриммджо не в состоянии сопротивляться. Пускай он не может уследить за движениями Гина, но вот оценить результат вполне способен. И следует признать, что прокатившийся по коридорам рык загнанного в западню зверя стоил того, чтобы потратить на Гриммджо столько времени.
- А в сонидо тебе бы надо еще попрактиковаться, - улыбается Гин.
- Какого?!...
Гриммджо пытается вывернуться и тут же яростно шипит: с заломленной рукой особо не дернешься – каждое движение отдается в плече такой болью, будто под лопатку вогнали раскаленный металлический прут. Другой бы выл на его месте – Гриммджо только шипит. Зато как! Столько бешенства и ненависти не в каждом рыке услышишь.
- Ну как же? А вдруг противник вот так тебя скрутит? Мало ли что потом с тобой можно сделать в таком положении, - шепот Гина пробирается внутрь, заползает под кожу сотней стальных игл, парализует.
Гриммджо делает рывок вперед, неосознанно пытаясь уйти от прикосновений, от губ, едва не касающихся его уха, и застывает почти сразу с раскрытым в немом крике ртом. Упрямый. Рванись еще чуть сильней, и точно вывихнул бы себе руку. Никакого инстинкта самосохранения.
Гриммджо не признает хозяев и поражений. Коты, как известно, гуляют сами по себе.
Гин обреченно качает головой. Какой толк портить себе развлечение лишней кровью? Сломанные марионетки его не привлекают. Он ослабляет захват ровно настолько, чтобы Гриммджо оценил не столько его внезапное милосердие, сколько то, что при всем этом ни малейшего шанса освободиться у него все равно нет.
- Человеческое тело – вещь довольно хрупкая, особенно, если знаешь, куда надавить, - любезно сообщает Гин ему на ухо. - Так что советую тебе быть с ним поосторожней.
- Я в твоих советах не нуждаюсь.
Гин смеется – неприятным, царапающим слух смехом.
- Сколько раз я это слышал.
Прежде, чем Гриммджо понимает, что заломленная за спину рука свободна, он уже на полу – прижат склонившимся над ним Гином.
Пришпилен, как попавшийся мотылек.
Холод лезвия Шинсо, воткнутой в каменные плиты сквозь его дыру Пустого, парализует ничуть не хуже вкрадчивого шепота ее хозяина:
- Может быть, теперь ты меня, наконец, выслушаешь?
Ладонь Гина опускается на бедро Гриммджо – тот слабо дергается, но на большее он сейчас не способен. Его пустота распята чужим занпакто. С таким же успехом Гин мог бы воткнуть Шинсо ему в горло. И он это, конечно, знает.
Скотина.
- Расскажешь мне что-нибудь новенькое про нашу главную головную боль? - усевшись Гриммджо на бедра, интересуется Гин будничным тоном. - Ну-ну, зачем же делать такое лицо? Я о Куросаки, конечно, о ком же еще? И да, я в курсе, что ты пинком под зад отправил к нему домой того Пустого. Соскучился?
Гину не нужен ответ, потому что смотреть на оскал Гриммджо уже само по себе удовольствие. В двойном объеме, кстати говоря, – осколок маски дает возможность оценить ту же мимику в более хищном варианте. Все-таки из всех арранкаров только Гриммджо – даже при всем его внешнем сходстве с человеком, почти идеальном, по мнению Гина, – в сущности, остался тем же зверем. Тело новое, а привычки – старые, кошачьи. Опасные такие привычки, особенно, чуть что, сразу выпускать когти.
Или драть в доме мебель.
Или рваться по весне якобы начистить кое-кому морду. А в мире живых сейчас, между прочим, март. Что взять с кошака?
- Ха! Докажи, - нагло бросает Гриммджо.
- О, да мы умнеем день ото дня, - насмешливо тянет Гин. Его ладонь медленно поднимается выше по бедру арранкара, пальцы едва касаются кожи. Гриммджо пытается втянуть живот, чтобы избежать прикосновений, но, разумеется, безрезультатно. - От бедняги уже и пепла не осталось, так что, полагаю, спросить у него не выйдет.
- Тогда отвали.
Гриммджо приподнимается на локтях – тяжело, будто сталкивая с себя придавившую его каменную глыбу. Гин чувствует, как ярится его ненависть – густая, бурлящая; как просачивается сквозь горячую кожу, как липнет к лежащей на животе Гриммджо ладони.
Она - единственное, что может заменить Гину жар солнца в холодных песках Уэко. И добровольно отдать это какому-то рыжему выскочке? Вот еще. Гин не делит своих марионеток ни с кем, и им следует об этом знать. От посланного Гриммджо в мир живых Пустого и впрямь уже не осталось даже пепла, но виной тому отнюдь не Куросаки.
Гин резко наклоняется вперед, прижимаясь лбом ко лбу Гриммджо.
- Забудь о нем, - Слова тягучие, как сладкий яд – Гин не считает нужным смягчать предупреждающие нотки. - С Куросаки разберутся без тебя.
Он держит затылок Гриммджо в паучьей хватке. Не отстраниться, не сбежать.
- А ты останешься здесь. И я уж найду, чем нам заняться, поверь. Времени у нас предостаточно.
Гриммджо хочет одного – свернуть мерзавцу шею, но все, что он может, это лишь давиться собственным яростным рыком, когда Гин проводит языком по сомкнутым клыкам на осколке его маски.